На «Записках провинциального врача» по пьесе Е. Исаевой вдруг забыла, что это лаборатория, что это эскиз, что у актеров было максимум двадцать репетиций (может, и двадцати не было), а просто стала зрителем, ведомым. И как зритель могу сказать: Андрей Корионов отличный режиссер, профессионал. Вот он берет образ — бревно-человек — и начинает с ним работать. Бревно рождается, потом заболевает, чудом избегает смерти, снова его лечат, снова оно чудом избегает смерти и вот, все в дырах от сверл, рубанков и ножей, умирает. И сначала нам смешно от такого сравнения, смешон лечащий его врач («Ну зачем лечить бревно?»), потом страшно, потом даже свыкаешься с мыслью, что вот это бревно — человек. И все это, уверяю, рассчитано режиссером по секундам. Вот здесь им будет смешно, здесь страшно, грустно, весело, очень весело, а потом снова страшно. Ритм, в котором Корионов заставляет существовать зрителя, не дает возможности отстраненно наблюдать за действием, режиссер изменяет и изменяет состояние зрителя. Вот умирает пациент — случайно, от оторвавшегося тромба. И, кажется, измученному, полупьяному врачу, так самоотверженно лечащему бревна, можно встать за кафедру (в нее превращается стол, на котором оперировали бревно), чтобы подвести итог, а нам — зааплодировать. Только история эта не про аморфных пациентов продолговатой формы, а про обычного русского провинциального доктора, чуточку Чехова, немного Булгакова, а в общем, хорошего парня, не за зарплату (хотя и не за идею) обрабатывающего этот «лесоповал». И в конце, будто в перспективе, нам показывают финал истории уже не пациента, а врача. Заканчивается спектакль экзекуцией-избиением хорошего, но малость пьяного доктора в чеховском котелке двумя милиционерами (хотя это мог быть кто угодно) под энергичное «спевание» Верки Сердючки. А наше подсознание российского гражданина сообщает, что так и должно быть, так и не иначе. Разум сопротивляется, а режиссер коварно ставит точку, оставляя нас наедине с избитым (а может, и убитым) своими пациентами доктором. Оксана Кушляева
|